День диагноза

Принимая решение стать родителем, мы держим в голове позитивный сценарий: «беременность — декрет — роды — отпуск по уходу — детский сад», «кудряшки — пинетки- погремушки». А как иначе двигаться вперед, если не думать о хорошем? Вдруг сакраментальное «что-то пошло не так». Как выжить, подскажут врачи. А как остаться счастливым родителем и вырастить счастливого ребенка?

Из роддома нас выписали на четвертый день, но сразу в больницу.

Из больницы, где он лежал, а я проводила все дни, появляясь дома на ночь, мы вышли еще через две с половиной недели и сразу отправились на консультацию. Выписка опять смазалась, а после операции на сердце нас забирала бабушка к себе, потому что папа спешно долечивал простуду. Вся эта эпопея длилась полтора месяца, и, если меня муж встретил традиционными для нашей семьи шариками и цветами, то маленькому Сережке, когда он впервые попал в родной дом, досталась только добродушная истерика лабрадора Мартина. Я часто думаю о том, что Сережка подрастет, познакомится с семейными архивами, и придется ему объяснить, почему так. Мне очень бы не хотелось, чтоб мой сын почувствовал себя некой родительской сверхзадачей, хоть на одну минуточку, хоть на долю секунды. Ему два года и девять месяцев, он «Зежа габош» (Сережа большой), а никакая ни «бедная деточка», как думают доброхоты у подъезда и никакой ни «тяжеленький ребеночек», как говорят врачи в поликлинике.

В отделении, куда мы легли на операцию, «тяжеленьким» он не был, как раз наоборот, один из самых легких диагнозов для кардиохирургии. Отделение крохотное, рентген на другом этаже, перед операцией нас, естественно, туда отправили, а с нами еще двух мам с детьми. Ждем лифта. «Мы на этом не поедем, на нем в верхней одежде ездят, еще нанесут заразы» — говорит одна. Здесь много таких с потухшими глазами. Они очень внимательно следят за чистотой и правильным питанием. Они только улыбаться забывают. И в мыслях нет осуждать их — диагнозы страшные, а чистота и диета кормящей мамы действительно могут стать жизненно важными показателями для кардиодеток. Это был переломный момент для меня лично. Я вдруг поняла, что мою внутреннюю наседку пора пускать на бульон. Операции еще не было, а я вдруг четко осознала, ТАК не хочу. Усилия целых поколения матерей были направлены на сохранение популяции. Поколение послевоенных мам, например, сложно обвинять в том, что их не заботили личные интересы и душевное состояние наших родителей. 

Угроза жизни твоего ребенка — слишком большое давление на психику. Никто не учит нас противостоять такому стрессу. 

В лучшем случае, потом психологу исправлять ситуацию, а мне вдруг захотелось свернуть заранее. Не то чтобы мы с мужем поставили себе задачу вот прямо так, словами: «Не сойти с ума». Нет, просто нам повезло, у нас уже было двое детей. Не самые простые беременности, не самые здоровые дети, но в целом, нечего бога гневить. Мы и не гневили. Лечили, растили, путешествовали, общались — ели счастье в четыре полных ложки и знали, как оно выглядит. Мы из всех сил тянулись к этой картинке и Сережку тянули. Вот пишу и представляю, как мы тянули его за ручки вдвоем с мужем и вздрагиваю — 3 месяца после операции ни за руки, ни за подмышки хватать младенчика нельзя. Больше двух лет прошло, а я даже в качестве образа представить себе не могу, вот она, сохранность психики.

И все же, постараюсь суммировать те моменты, что помогли мне в частности и семье в целом пережить все это с минимальными потерями.

Никаких «потом». Все три беременности я мечтала о детской люльке, пузатой плетеной, как в мультиках. То денег не было, то люльки подходящей. И вот день на второй или третий после рождения Сережки, в разгар паники с установлением диагноза, я получаю ММС от мужа с припиской «Такая подойдет?» Сколько потом нервов было «так и вырастет по больницам, поспать в ней не успеет», но все равно с благодарностью вспоминаем мы этот предмет младенческой роскоши, успешно послуживший не только удобным спальным местом для сына, но своеобразным психотерапевтом его родителям.

Без паники. Я вообще, человек въедливый, доверяя врачам, я твердо должна понимать, что именно происходит, и что с этим будут делать. Здесь меня спасли старшие дети, чтобы примитивно объяснить им зачем их брата оперировали, пришлось разобраться в мелочах. Умение разбираться в существующей проблеме дает хороший побочный эффект — снижение тревожности.

Помоги. Многие родители не в состоянии просто забыть как страшный сон все, что произошло с ребенком, а кто-то просто не может себе этого позволить, потому что болезнь навсегда или надолго. Можно вариться в собственном соку и грузить близких, а можно приносить пользу. Я написала книжку воспоминаний. Их с интересом читают «обычные» читатели, но я знаю кардиомам, которым она помогла подготовиться к операции морально. Мои друзья по несчастью осваивают медицинские профессии, открывают специализированные фонды и идут волонтерами в больницы.

Не отказывать в привычном. Сына прооперировали в марте. Привычное лето на черном море нам не светило. Вместо того, чтобы киснуть, мы сняли турбазу сначала под Псковом, а потом под Питером. Сережка с удовольствием купался в теплом озере и терпеливо сносил наши многочисленные музеи. Все музейные старушки были насмерть очарованы самым маленьким экскурсантом в кенгуру. Старшие дети до сих пор просят повторить такой отдых.

Улыбаться. Периодически я ловлю себя на полном автоматизме. Штаны надели, шапочку завязали. Мама робот. Мне становится стыдно. Все по-разному обживают новые жизненные обстоятельства. Кому-то комфортно отгородиться от мира и сузить круг общения до минимума, что бы никто не предлагал сходить к знахарю или попробовать сверхновые методы, да просто не мотал душу ежедневными «Держитесь там!» Кто-то, напротив, активно живет новыми обстоятельствами и спокойно о них рассказывает. Первый рискует замкнуться в своей раковине и навесить на ребенка комплексов, второй — поставить чадо в неловкое положение, когда вся родня за столом обсуждает его диету и пищеварение, например.

Я целый год думала, что в одной очень известной кофейне с поднебесными ценами, подают отвратительный кофе, а просто впервые мы попробовали его, когда наш сын лежал на столе у хирургов. Болезни наших детей проникают в нас глубже, чем мы себе представляем. Неважно, какой путь выбирать, важно помнить, что жизнь нельзя отложить на потом. Пока ты зажмурился от страха, кто-то ободряюще улыбнулся тебе. За окном метет метель, как в поэме Блока «Двенадцать», а рядом есть кто-то, кто готов протянуть тебе руку. Это, собственно и есть жизнь. Ее нельзя отложить, что бы ни случилось.

Дарья Гришина